Испанская грусть.

2010 г., бумага, акварель, акварельные карандаши, 27,5х30,5 (см)   Испанская грусть   «Всё расступается перед нею, огромной и тёмной, как летнее небо. У этой Тоски, которой пропитаны наша кровь и древесные соки, нет ничего общего ни с печалью, ни с томлением, ни с какой-то другой душевной болью. Это скорее небесное, чем земное чувство, андалузская тоска – борение разума и души с тайной, которая окружает их, которой они не могут постичь».   «Мы грустный и неподвижный народ…»   «Только тайной мы живы, только тайной».   Федерико Гарсия Лорка

- Может быть, ты спросишь меня, что тебе не понятно? – сказал отец, устав рассказывать стихотворение, потому что я молчала.

- Папа, а что такое «волость»?

- Ну, это область или, правильнее, на мой взгляд, территория. Мы живём в России, а более конкретно, в Сибири. А в Испании есть область под названием «Гранада».

- А где находится Испания?

- На юге Европы. Это далеко от нас. Сибирь расположена в Азии. А Азия граничит с Европой. На самом деле, граница условна, просто люди так решили. А на границе стоит небольшой полосатый столбик с указателем, с какой стороны Европа, а с какой – Азия. Когда мы поедем к нашим родственникам в Россию, я покажу тебе этот столбик… А вообще, я так ясно представляю себе этого курносого паренька с льняными кудрявыми волосами и с веснушками по всему лицу. Вижу, как он откидывается всем корпусом в седле, когда во весь голос звонко на всю степь выводит свою «Гренаду».

- Папа, а где ты это видишь?

- В своём воображении.

- А что такое воображение?

- Ну, вот например, ты говоришь «папа», и между реальным миром и твоим сознанием возникает мой образ, ты видишь его, но не можешь потрогать руками. И видишь его даже не глазами, а как бы памятью.

- Но я вижу тебя глазами и говорю с тобой, но думаю при этом, что ты мой папа.

- Ну, это почти одно и то же. Только в другой последовательности. Я рассказываю тебе стихотворение словами, а где-то на уровне выше глаз внутри себя вижу живую картинку. Вот это и есть воображение.

- Папа, ты говоришь, что видишь паренька, а в стихотворении это «хлопец».

- Это то же самое, только по-украински, так как он родился на Украине, и действие в стихотворении происходит на той же территории.

- А как ты это узнал?

- Александровск и Харьков – это города на Украине, тем более, что автор обращается к Украине: «Скажи мне, Украйна, не в этой ли ржи…»

- Папа, а Украина рядом с Испанией?

- Ну, конечно, ближе, значительно ближе, чем Сибирь, но, вообще-то, далековато.

- Тогда почему хлопец поёт про Гренаду?

- Вот этим вопросом задаётся и сам автор, поэтому он и написал это стихотворение, так как его самого поразило, «откуда у парня испанская грусть?»

- Папа, а у тебя тоже испанская грусть?

- … - через некоторое время он ответил – А почему ты так решила?

- Ты родился в России, раз у тебя там родственники, живёшь в Сибири, что находится так далеко от Испании, а поёшь про Гренаду и даже этого не замечаешь.

Отец долго молчал, ошарашенный или железной логикой ребёнка, или внезапно нахлынувшими мыслями. Наконец, он сказал:

- Я никогда не думал об этом. Но, в сущности, ты абсолютно права: у меня испанская грусть. И, наверное, потому, что я никогда не увижу Испанию своими глазами, хотя так ясно вижу её воображением и даже, как мне кажется, ощущаю вкус её воздуха…

Мне показалось, что тема исчерпана, потому что я получила ответ на свой основной вопрос: почему мой отец поёт про Гренаду.

Но в это время уже он спросил меня:

- У тебя так много было вопросов по первой части стихотворения, почему же ты ничего не спрашиваешь о дальнейшей судьбе песни и хлопца?

- Ну, это неинтересно. Его ранили в бою, и хлопец умер, а вместе с ним и его песня. Это грустно, и я не хочу об этом говорить.

- Как? Ты ещё такая маленькая, а уже знаешь, что такое смерть и даже считаешь, что это грустно? Как, когда ты успела об этом узнать?

- Об этом говорят дети в детском саду. И сестра Наташа сказала мне, что как только человек рождается, то с первого же дня неумолимо начинает своё движение к смерти. Все и всё умирают, и никто не в силах это изменить, разве что в сказках.

- Да, пожалуй, это, действительно, грустно… Но в стихотворении ничего об этом не написано. Вообще, на мой взгляд, конец довольно оптимистичен.

- Что же ты видишь в нём весёлого? Парень умер, никто этого даже не заметил, будто хлопца и не было. Хотя отряд воевал не один день, раз все успели устать. И песню его больше никто не пел…

- Зря ты думаешь, что никто не заметил. Вот Михаил Светлов написал об этом стихи, они сейчас известны многим, значит, не только в моём воображении живёт этот юноша, и не только я напеваю его песню. И появились новые песни, которые родились благодаря «Гренаде». А раз так, то и о смерти не стоит грустить.

- Ну, конечно, что грустить Светлову, он остался жив, он вообще может радоваться, что не был ранен. От этого и не только оптимистичные стихи можно написать, но и пуститься в пляс.

- Вот и ты согласилась, что стихи оптимистичные, хотя они и о смерти.

- Может быть, для людей это и весело, а вот природа даже в стихах грустит о хлопце.

- Значит, она и сохранит в степях песню о Гренаде. И какой-нибудь другой юноша, даже в наше время, проезжая той же дорогой, в шуме травы, в облаках, в звуке ветра может услышать эту песню, и она станет его. И уже другой человек будет её напевать. И песня родится вновь, как будто и не умирала. Как в русских сказках, когда на могиле вырастает тростник, путник срезает его, делает дудочку, и она рассказывает ему об умершем.

- И потом торжествует справедливость, и умерший воскресает вновь, - добавила я.

- А я и не знал, что с тобой так интересно разговаривать. Ты так много знаешь и понимаешь, даже не только для своего возраста. Подумать только, ты задала мне вопрос, а в результате я узнал, что у меня испанская грусть, и она связана с ощущением приближения смерти… Ведь я живу дольше тебя и, значит, уже ближе подошёл к ней…




В 2011 году, 19 января, моему отцу исполнилось бы 80 лет. Исполнилось бы… Но он навсегда остался молодым 38-летним человеком. И я не в состоянии представить его постаревшим. Он теперь гораздо моложе меня, и я ощущаю себя по отношению к нему старшей сестрой. Хотя, когда маленькой я представляла его при слове «папа», то видела его таким, каким он был в тот момент, но значительно меньше ростом, почти ребёнком, хотя он был крупным мужчиной около 180 см ростом. И я ощущала себя взрослой по отношению к нему. Ощущала тогда, ощущаю и сейчас…

Хотя, возможно, это и есть моя испанская грусть, которую он подарил мне тогда и оставил в наследство. Только моя испанская грусть рождает картины.

Пабло Пикассо. Человек на фоне мифа 2009 г.; бумага, акварель, акварельные карандаши; 35х28 (см)

Кармен Майи Плисецкой 2008 г.; бумага, акварель; 41х38,5 (см)

© М.А. Поспехова, 2004-11 гг.
e-mail: Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript